КАССИОПЕЯ

Когда земля уснёт и реки побелеют,
и ляжет мягкий снег на крыши тёплым сном,
над городом ночным взойдёт Кассиопея
и бабочкой большой повиснет за окном.

И будет сниться мне в заснеженной дали,
как будто я смотрю из зрительного зала
ту пьесу, что звалась рождением любви,
ту пьесу, где идёт вся жизнь моя сначала.

В ней кое-что смешно, а что-то и печально,
а в нескольких местах не удержусь от слез,
но глянут на меня из закоулков дальних
глаза моих друзей, не в шутку, а всерьёз...

И с ними я вхожу в тот времени поток,
что больше никогда, нигде не повторится.
Там, в памяти моей, не гаснет огонёк
мгновения любви на наших юных лицах...

Над городом большим летит Кассиопея,
когда ложиться ночь на землю тихим сном.
И в этом странном сне мы вовсе не стареем,
хоть настоящий снег кружится за окном.

* * *
Как было холодно, как страшно стыли руки!
Как низко гнулся серый небосвод...
Груз тишины. Ноябрь. Во всей округе
никто уже на дачах не живёт.

Как было холодно, пока мы не согрели
в кастрюле синей красное вино.
Растаял день, размытой акварелью
ложась на запотевшее окно.

Шум поезда. Внезапный звук в прихожей.
Условность времени. Неловкости порог.
И поиск слов ненужных, так похожих
на вдох и выдох где-то между строк.

* * *
Судьба дана всего одна.
И клоун должен строить рожи.
А за зимой идёт весна,
И по-другому быть не может.
Долблю заученный урок,
хвалю прокрустову работу,
и ни в окно, ни за порог,
ни боже мой! - до поворота.
Всего боясь, разрезать нить,
и в одиночестве свободы
свой курс по звёздам проложить,
не изменив себе и роду.
А ты, не глядя в небеса,
и в чудеса совсем не веря,
заметишь через полчаса
сквозняк из приоткрытой двери.

* * *
За бутылкой вина мы не будем читать допоздна
немудрёные вирши
и столь же нехитрую прозу.
За столом, где свои,
где не терпят ни фальши, ни позы,
Есть иные слова,
за которые нужно – до дна.
Только где же они, настоящие, те, кто навек,
те, кто ночью и днём,
кто плечо, и рубашку, и душу?..
И упрямая память бредёт в тесноту комнатушек,
где наивность надежд
начинала неспешный разбег.
Все быстрее и резче меняют свой цвет времена,
и, не в силах молчать,
мы терзаем невинность бумаги.
Только лучших, несказанных слов,
поднимаются флаги
за столом, где свои,
за початой бутылкой вина.

* * *
Отчего, скажи, неловкость
между нами в разговорах?
Отчего, как на охоте,
очевидцев рыщут взоры?
Отчего горит в сосудах
ярко-красная снаружи,
тяжелеющая жидкость,
мигом дух обезоружив?
Отчего, когда ударит
колокол на церкви ближней,
отчего, скажи на милость,
вздрогнет воздух неподвижный?..
Вздрогнет воздух и поднимет
жёлтый лист в осеннем вальсе.
Отчего бежит по лужам
дрожь моих озябших пальцев?

* * *
Я не знаю,
был один этот день,
или много их было. Не помню.
Это в мае
сквозняками рвало
занавески из комнат.
Это стая
орущих ворон
облепила соседскую крышу.
Я гадаю:
ушёл ты совсем
или просто на улицу вышел.

* * *
...и непонятный, словно бред
у безнадёжного больного,
по горизонту брёл рассвет,
вставал с колен и падал снова.
И так мучительно родил
себя тот страшный день, так трудно,
что сразу вечер наступил
и поглотил и день, и утро…

* * *
Вдруг подвинулись стены вплотную ко мне
и мешают дыханью.
Синей сеточкой вены, как контуры рек,
потерявших названье.
Где-то воют сирены машин полицейских,
висок разрезая металлом.
Все готово за сценой.
Актёры собрались и ждут.
Это проба финала.