Запоздавшая друидесса
Статья вторая
Мысленно я облачаю мою душу в наилучшие туалеты, так как мне предстоит посетить памятью несколько лиц, с которыми судьба связала первые шаги мои на литературном поприще. Мне кажется, что только в созерцании лучших сторон человека он открывается в своей действительной сущности, а в критике дурного могло бы предстать только то побочное, наносное и второстепенное, что мешает хорошему расшириться во всю меру данной ему возможности. Дурные качества человека являются лишь перерывом в разлитии его высокой стихии: поток души ударяется в барьер и откидывается в сторону со всеми злыми приобретениями от полученного толчка. Подходя сейчас к еще живым и действующим в литературе людям, к писательницам, еще не окончившим своего трудового пути, я беру под пристальный анализ только то, что отбрасывалось от них на меня струею теплого света и помнится сердцем на пространстве многих лет.
После одного моего доклада в Научно-литературном обществе, функционировавшем при Петроградском университете, на тему о всеобщем постулате в споре Милля со Спенсером1, ко мне подошел Дмитрий Сергеевич Мережковский2 и выразил желание познакомиться. Я занимал тогда комнатушку на Знаменской, как раз против квартиры Мережковских: поэт в то время жил еще вместе со своими родителями, не был женат и вел жизнь молодого литератора, весьма и весьма склонного к сложным умственным занятиям. Доклад мой, сделанный по приглашению профессора] Дювернуа3 экспромтом, имел необычный успех. Всем тогда показалось, что во мне заключён эмбрион теоретического философа. На обратном совместном пути с Мережковским домой поэт объяснил мне, что хочет ввести меня в кружок молодых учёных, собирающихся в доме К.Ю. Давыдова4, тогдашнего директора консерватории, друга Антона Рубинштейна5 и величайшего виолончелиста России. Когда через несколько дней я попал в обстановку нарядного и богатого дома, там оказалось много известных мне литературных деятелей, окружённых начинающей свой путь молодёжью: Н.К. Михайловский6, Н.В. Шелгунов7, Г.И. Успенский8 — с одной стороны, Мережковский, Минский9, Юлия Безродная10, И.Клейбер11 — с другой стороны. Тут же были и девушки с неизвестными еще именами, в числе которых я познакомился на первых же порах с Л.Я. Гуревич.
Все это разнообразное общество представляло довольно пёструю смесь, но всех объединяла литература, склонность к ней, вкус к ее задачам и требованиям. Вкус же к литературе был всегда исключительно высок в России и померкал только в самые тяжкие моменты общественной жизни. Л.Я. Гуревич остановила на себе моё внимание. Было сразу видно, что это существо замечательное. Она сидела между всеми, творила вместе с кружком нечто общее, а между тем пребывала все время, во всех своих репликах на боевые темы секунды в какой-то своей безмодной вековечной цитадели. Она была в волне, но не была ее составною частью. Хотя и дочь русской матери, Л.Я. Гуревич была характерно еврейской девушкой праарийского типа, о котором я так подробно говорил в предшествующем очерке. Моральный пафос горел в ней особенно ярким огнём. В ней семитический дух уложился в хорошую русскую фразу, воспитанную матерью, владевшею языком литературы с поразительным совершенством. Об этой женщине, о матери Любови Яковлевны Гуревич, умершей только в прошлом году, умершей при не совсем обычных условиях и в редкостной красоте, в буквальном смысле слова под музыку, которою она просила окружить себя в последние часы, я почту своим долгом когда-нибудь написать целую статью. Сейчас же, для характеристики дочери ее, мне важно было только отметить, что молодая Гуревич, сочетая в себе черты отца и матери, представляла собою довольно своеобразное явление.
Остроумная молодёжь стреляла и перестреливалась фразами новейшего литературного чекана. Начиналась эпоха философского и эстетического декадентства. Тут в присутствии Н.К. Михайловского, на его глазах, к величайшему его негодованию, опрокинувшемуся потом специально на мою голову, происходил знаменательный разрыв со старыми богами. Раскаты Мережковского, при всей их легковесности, гудели надо всем. Немало было кругом позёрства и модничания, прикидывались амуретками во всех смыслах этого слова. Одна только Гуревич ощущалась патетической весталкой в хаосе начинающегося большого литературно-общественного движения.
Когда в первый раз я пришёл к ней на квартиру, я узнал, что молодая девушка, окончившая высшие курсы12, особенно интересуется личностью Марии Башкирцевой13. Она переводила ее дневники и восторгалась своеобразной фигурой знаменитой подруги Бастьена Лепажа14. Основная особенность Гуревич заключалась в том, что все, проникая в ее душу, сейчас западало в психологические глубины и подвергалось там внутренней напряженной переработке. Но перерабатываясь, впечатления бытия образовывали в ней материал для целого костра морального пафоса, с которым она и шла вперёд во всех своих делах — твёрдо, неуклонно, с гнетом высшей идейной маниакальности, вплоть до готовности к настоящим жертвоприношениям. Для меня было ясно с самого начала, что в ней созревала мученическая тенденция, в которой так нуждалась переходная база литературы.
Между нами установилась тесная дружба, не лишённая с моей стороны некоторого педагогического оттенка. Хочу сознаться в одном своём страшном дефекте. С самых ранних лет моей сознательной жизни я, собственно, не знал никогда, что надо делать с женщинами, заключая с ними союз дружбы. Я и сам не способен играть ни в какие амуретки, ведя жизнь обитателя военного шатра. Мне всегда казалось, что женщин надо учить всему, что знаешь сам. Так я и поступил в данном случае.
В то время, по окончании Петроградского университета, я особенно интересовался вопросами философского характера. Эрудиция моя в этой области была довольно велика, была известна в студенческих и профессорских кругах. Может быть поэтому я и был приглашён А.А. Давыдовой15 лектором философии для ее дочери Марии Карловны, впоследствии Туган-Барановской16.
К Л.Я. Гуревич я, таким образом, довольно естественно обернулся этой именно стороною моей духовной жизни. Я легко склонил ее приступить к переводу писем Спинозы с латинского языка17. Это было для молодой девушки колоссальным трудом, с которым она справилась блестяще. Я прошёл вместе с нею каждую фразу перевода, шаг за шагом, была совместно обдумана каждая деталь, и в целом работа эта доставила нам обоим огромное наслаждение. Такой неусыпности внимания к мелочам, к особенностям философского способа мышления, к изучению предмета, с постоянным расширением его перспектив, я с тех пор не встречал ни у кого. Это черта Л.Я. Гуревич, отличающая ее до сих пор в ряду всех коллег по перу.
Но на Спинозе дело нашей дружбы не остановилось. Область общих литературных интересов все время росла и раздвигалась в ширину. В короткое время у нас сложилась мысль, естественная при знакомстве с А.М. Евреиновой18, посещавшей иногда мои лекции в доме Давыдовых, принять в свои руки «Северный вестник»19, после того, как конфликт Евреиновой с Михайловским уже совершенно определился20. Михайловский перенёс свою деятельность на страницы «Русской мысли»21 и «Русских ведомостей»22 — «Русское богатство»23 еще только предносилось в тумане, а «Северный вестник» начал влачить довольно жалкое существование, оставшись при второстепенных силах, из состава которых ушёл даже и Южаков24, после моего полемического выпада против философии Лесевича25. Анна Михайловна Евреинова, человек настоящей культуры и высокой европейской образованности, любимая собеседница А.Я. Пассовера26, Пыпина27, Ламанского28 и Ивана Сергеевича Аксакова29, быстро и страстно ухватилась за меня. Она требовала от меня не бояться разрыва с домом А.А. Давыдовой, тянувшим линию Михайловского, и самому стать во главе журнала30. Это было время прямо замечательное, и роль Л.Я. Гуревич в этот момент осталась для меня навсегда незабвенной. Она крупно поддержала мою инициативу и прошла со мною весь крестный путь «Северного вестника» до конца31.
Я отрываюсь от деталей. Пишу не свою биографию, а вычерчиваю, сколько умею, сколько могу, фигуру Любови Яковлевны Гуревич. В окружении «Северного вестника» она продолжала оставаться верною своей вековечной сущности. Это не была девушка для любовного романа. Она любила все кругом и простирала материнские объятия всему, что нуждалось в ее поддержке. Она писала довольно много, во всех отделах журнала, начиная с беллетристического и кончая библиографией32. Особенно страстно она реагировала на темы театральные — темы, не перестающие ее волновать даже и сейчас, входящие в мир ее восприятий целокупно, со всеми шаблонностями и банальностями сценической патетики. Писания Л.Я. Гуревич по вопросам театральным имеют, во всяком случае, определенную научную ценность и будут полезны впоследствии, когда. придётся сделать полную ревизию всех действующих сил нашей драмы.
Но в то время, о котором я рассказываю, писания Л.Я. Гуревич казались отжившими обломками прошлого, особенно в сопоставлении со стилистикою литературного декаданса, со словесными измышлениями таких виртуозов фразы, как Минский, Гиппиус, Мережковский и Сологуб33. Я лично находил заметки Л.Я. Гуревич необходимыми для журнала, в высшей степени литературными по форме, глядящими вместе с моими критическими писаниями в одни и те же далекие точки, в тождественной со мною устремлённости к моральным постулатам, возносившим нас обоих над перипетиями минутных течений. Она детскими воспалёнными глазками смотрела туда, куда был обращён мой уже искушённый долголетними умствованиями взор. Но франтоватые модницы и модники нового клана шипели кругом «Северного вестника» и наседали на меня, требуя совершенного и окончательного присоединения. Н.М. Минский был особенно беспощаден. Мережковский только грохотал. Гиппиус же, взявши к глазам золотой лорнет, придирчиво выискивала в писаниях Гуревич перепевы старых чириков и шарманочных мотивов. Это было неприятно. Это вносило в воинственный редакционный шатёр журнала разлад и дисгармонию. Но критиканство молодых декадентов не производило на меня ослепляющего впечатления. Я душевно и радостно любил молодую писательницу, ценя в ней черты запоздавшей друидизмы, хранительницы праарийского монизма, в котором этика и эстетика плывут в неразрывном единстве, черты чистой и благородной патетичности, какие не часто встречаются в окружающем быту.
Весь путь «Северного вестника» мы прошли вместе, рука об руку, в полной солидарности по всем вопросам журнального боя и редакционной дипломатии. Только в конце пути, при развале общего дела, наметились кой-какие черты невинного разногласия. «Северный вестник» должен был остановиться. Лично я считал его миссию вполне исполненной. «Русские критики»34 были напечатаны. «Леонардо да Винчи»35 тоже. Позиция новой мысли по отношению к задачам литературы и к старым кумирам определена со всею ясностью. Но Любовь Яковлевна Гуревич, тяготея по своей натуре друидессы к реальным жизненным комбинациям, поднимая крылья неугомонной наседки, мечтала о моем союзе со Струве и Ту ган-Барановским36 для продолжения начатой кампании, может быть, в несколько новых тонах. Я никогда не был склонен в вопросах идейного порядка ни к каким компромиссам, и на первом же состоявшемся собеседовании с Туган-Барановским это не могло не выступить со всей жестокою своей определённостью. «Северный вестник» был остановлен окончательно. Я остался безо всего, не только без корабля, но и без доски, на которой я мог бы продолжать моё плавание по враждебной мне стихии тогдашней литературы37.
Но Л.Я. Гуревич была охотно включена в существующие журнальные круги в качестве переводчицы, писательницы и театрального рецензента. Вне «Северного вестника», с его путами и наваждениями, писательница эта даже развернулась во всю ширь отведённого ей природою дарования. Она примкнула, если не ошибаюсь, к какой-то парламентской группе, кажется, к трудовикам, делала веские доклады в каких-то обществах по вопросам социального быта, писала много на страницах «Речи»38, и мне со стороны было всегда приятно видеть этого человека в его родной стихии служения живым и боевым задачам современности. Сам я на все это не способен. Моя личная работа какая-то иная и более эфемерная. Но деятельность таких людей, как Гуревич или ей подобных постоянно встречала в моем сердце весьма сочувственный резонанс.
Этой женщине, такой цельной и самоотверженной, не хватало, в сущности, только двух элементов, чтобы стать настоящей друидессой современности. При литературной талантливости, невероятном трудолюбии и работоспособности, при блестящем умении держать себя на кафедре, Л.Я. Гуревич обделена эстетикой и поэзией. Все хорошо в ней и достойно не только почтения, но и почитания. Нет только того сияния, которое особенно в женских носителях высоких идей представляет такую заманчивую и всех заражающую своим гипнозом прелесть. Но если бы настал судный день, в который у каждого из нас спросится о содеянном, Любовь Яковлевна Гуревич отошла бы от трибунала не только оправданная и обласканная, но и с венцом настоящего мученичества на челе. Многие же эстеты и поэты отошли бы от такого трибунала, вздыхая о себе.
Старый Энтузиаст.
12 сентября 1923 г.
1 Будучи студентом юридического факультета Петербургского университета (1881-1886), А.Л. Волынский больше интересовался проблемами философии. Он вступил в университетское «Научно-литературное общество» (основанное в начале 1880-х О.Ф. Миллером, общество существовало до 1887) и по окончании обучения стал деятельным членом совета общества. На одном из заседаний ему пришлось заменить отсутствовавшего референта и выступить, практически без подготовки, на тему «О всеобщем постулате. (Спор Спенсера и Милля)». Милль Джон Стюарт (18061873) — английский философ, экономист и общественный деятель, основатель английского позитивизма. Спенсер Герберт (1820-1903) — английский философ и социолог, один из родоначальников позитивизма.
1 Мережковский Дмитрий Сергеевич (1866-1941) учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета почти в одно время с Волынским (поступил в 1884). В студенческие годы увлекался учением философов-позитивистов, что привело его в «Научно-литературное общество» при университете.
3 Дювернуа — профессор Петербургского университета, одним из первых оценил способности Волынского и помог продвижению в печать работ начинающего критика. При содействии Дювернуа в «Русских ведомостях» была напечатана статья Волынского о С.Я. Надсоне. Это исследование, а также несколько заметок, помещённых в «Живописном обозрении», обратили на себя внимание Н.К. Михайловского.
4 Давыдов Карл Юльевич (1838-1889) — глава русской классической виолончельной школы 2-й половины XIX века, композитор, дирижёр, педагог, директор Петербургской консерватории (1876-1887).
5 Рубинштейн Антон Григорьевич (1829-1894) — пианист, композитор, дирижёр, музыкальный и общественный деятель, основатель музыкального общества (1859) и первой русской консерватории в Петербурге (1862).
6 Михайловский Николай Константинович (1842-1904) — критик, публицист, социолог, один из ведущих идеологов народничества.
7 Шелгунов Николай Васильевич (1824-1891) — революционер-демократ, публицист, литературный критик, участник народнического движения 1860-х.
8 Успенский Глеб Иванович (1843-1902) — писатель-реалист.
9 Минский Николай Максимович (наст, фамилия Виленкин; 1855-1937) — писатель, философ, один из зачинателей русского символизма, после революции 1905-1907 — за границей.
10 Безродная Юлия Ивановна (урожд. Яковлева, в замужестве Виленкина; 1858-1910) — прозаик, драматург. В 1882-1886 была замужем за Н.М. Минским. Ее произведения появлялись на страницах журнала «Северный вестник», редактируемого Волынским. По многочисленным свидетельствам современников, отношения Волынского как редактора и критика с авторами не всегда отличались тактом и вежливостью. Одно из таких свидетельств — записка Ю. Безродной от 6 февраля 1891: «Я обещала посетить Вас, Аким Львович, но после Вашей последней выходки в ”Северном вестнике" я убедилась, что посещение это совершенно из лишне»
11 (РГАЛИ. Ф.95. Оп.1. Ед.хр.326. Л.1). О творчестве этой писательницы Волынский отзывался достаточно резко: «В "Столкновении “ [см.: Русская мысль. 1891. №3. — Публ.} есть кое-какое искусство, но увы! на фоне такой огромной и совершенно неосновательной претензии» (Волынский А.Л. Литературные заметки // Северный вестник. 1891. №6. С.209-210).
12 Клейбер И. — неустановленное лицо.
13 Л.Я. Гуревич в 1884-1888 училась на словесном отделении Высших женских (Бестужевских) курсов.
14 Башкирцева Мария Константиновна (1860-1884) — художница, автор «Дневника». Еще в студенческие годы личность Башкирцевой поразила Л.Я. Гуревич, в определенной степени повлияв на ее творческую судьбу. Марии Башкирцевой были посвящены первые самостоятельные произведения Гуревич (Памяти Башкирцевой // Новости и биржевая газета. 1887. 11 июня; М.К. Башкирцева // Русское богатство. 1888. №2). Позже Гуревич опубликовала полный перевод «Дневника» М.Башкирцевой (Северный вестник. 1892. №1-12), который до 1916 выдержал несколько переизданий.
15 Бастьен Лепаж— французский художник, с которым М.К. Башкирцеву связывали романтические отношения.
16 Давыдова Александра Аркадьевна (1848-1902) — журналистка, литератор, жена К.Ю. Давыдова, хозяйка литературно-артистического салона в Петербурге. В конце 1880-х была секретарем журнала «Северный вестник», а в конце 1890-х создала и редактировала журнал «Мир Божий», позже переименованный в «Современный мир». Александра Аркадьевна была одной из женщин, сыгравших определенную роль в судьбе Волынского. Завсегдатай салона Давыдовой, Волынский по ее рекомендации с 1889 начал сотрудничать в «Северном вестнике», журнале, который для него и для Л.Я. Гуревич явился крупной вехой в творческой биографии. В период, когда журнал испытывал финансовые трудности и возникла угроза его закрытия, А.А. Давыдова предприняла шаги для покупки издания, с тем чтобы сделать его трибуной для выступлений Михайловского при сотрудничестве Волынского (хотя противоположность позиций двух литераторов уже в то время обозначилась достаточно ясно). Этому плану не суждено было осуществиться. После болезненного для Давыдовой ухода из редакции «Северного вестника» (она резко осуждала позицию нового состава редакции), отношение ее к своему протеже оставалось дружески-доброжелательным, о чем свидетельствуют письма Давыдовой к нему (см.: РГАЛИ. Ф.95. Оп.1. Ед.хр.461. Л. 1-31). Позже Александра Аркадьевна продолжала живо интересоваться работой Волынского в журнале, давала ему советы:
1 мая [1890 г.]
/.../ Отчего Вы ничего не написали о «Северн[ом] вестнике]»? Что он, бедный? В какие перейдет руки? /.../ (Там же. Л.2об).
4 мая [1890 г.]
/.../ Поверьте, голубчик, работать в журнале, который уважаешь, очень приятно, но быть одним из администраторов его — это не весело и не легко! /.../ (Там же. Л.5об.)
Когда руководство журнала обновилось, Александра Аркадьевна еще некоторое время находилась в заблуждении по поводу отношения Волынского к «старым» писателям. (Аким Львович, по всей видимости, не торопился его развеять!). Когда же Давыдовой стало известно истинное положение вещей, она возмутилась, попыталась «образумить» Волынского, явно недооценив решительности его характера.
20 мая 1890 г.
/.../ Положительно я «отравлена» журналом! /.../ За две тысячи верст сижу и волнуюсь и всех, всех поголовно в душе браню. Да, браню и Вас, потому что Вы меня вводили в заблуждение! Из Вашего последнего письма я вывела заключение, что Мих[айловского] приглашали в редакцию /.../. Мне кажется, что молодая редакция должна бы была сделать все, все от нее зависящее, чтобы привлечь в редакцию Мих(айловского), и Успенского и даже Южакова! И поверьте, общество бы, читающее общество сказало бы Вам всем большое спасибо /.../ (Там же. Л.15-15об., 19-19об.).
20 июля 1890 г.
Ах, Аким Львович, голубчик, страшно мне за Вас, не в свою Вы попали компанию! /.../ (Там же. Л.9).
Волынский не внял дружескому совету, он рвался в бой и, по всей видимости, наконец сообщил о своей позиции Давыдовой вполне определенно.
Последнее письмо Давыдовой свидетельствует о разрыве их отношений.
19 августа 18[90] г.
Дорогой Аким Львович, первое впечатление по прочтении Вашего письма было — злость, злость на Вас такая, что бы просто разорвала Вас, будь Вы тут. /.../ Приходите обедать, жду Вас искренне и тащу за фалду, но, право, в последний раз. (Там же. Л.29,31).
17 Видимо, имеется в виду Лидия Карловна — дочь К.Ю. и А.А. Давыдовых, впоследствии замужем за известным экономистом М.И. ТуганБарановским. Она была не единственной слушательницей А.Л. Волынского, к ней присоединялись посетители салона Давыдовых. Часть курса лекций была опубликована: Критические и догматические элементы в философии Канта // Северный вестник. 1889. №7. С.9-12.
18 Письма Спинозы в переводе с латинского Л.Я. Гуревич появились в печати в 1891. Волынский участвовал в работе в качестве редактора.
19 Спиноза и его философские взгляды привлекали внимание Волынского еще в студенческие годы. Результатом изучения его работ явилась первая крупная статья Волынского «Теолого-политическое учение Спинозы», опубликованная в журнале «Восход» (1885. №10-12). Ее редактировал П.И. Вейнберг, который рекомендовал исследование вниманию Н.К. Михайловского.
20 Евреинова Анна Михайловна (1844-1919) — юрист по образованию, редактировала журнал «Северный вестник».
21 «Северный вестник» (1885-1898, СПб.) — литературно-научный и политический журнал. История его деятельности распадается на два основных этапа. До мая 1890, когда во главе журнала стояла А.М. Евреинова, он продолжал линию закрытых «Отечественных записок», на его страницах выступали литераторы народнического толка: Н.К. Михайловский, А.М. Скабичевский, Г.И. Успенский, В.Г. Короленко, А.Н. Плещеев, С.Н. Южаков и др. (Потом был короткий промежуток времени, когда журнал издавал и редактировал Б.Б. Глинский). С 1891 руководство журналом переходит в руки Л.Я. Гуревич и А.Л. Волынского, которые привлекли к работе в нем новые силы — в первую очередь писателейдекадентов: Н.М. Минского, Д.С. Мережковского, З.Н. Гиппиус; журнал приобрел репутацию органа политического либерализма.
22 Конфликт между А.М. Евреиновой и Н.К. Михайловским закончился уходом последнего из редакции «Северного вестника».
23 «Русская мысль» (1880-1918, М.) — научно-литературный и политический журнал.
24 «Русские ведомости» (1863-1918, М.) — политическая и литературная газета либерально-земского направления, позже орган кадетской печати.
25 «Русское богатство» (1876-1918, СПб.) — литературный журнал; в 1890-1910 предоставлял свои страницы последовательным критикам модернизма. С 1892 редактором журнала был Н.К. Михайловский.
26 Южаков Сергей Николаевич (1849-1910) — публицист, социолог, стоял на позициях народничества.
23 Лесевич Владимир Викторович (1837-1905) — публицист, философпозитивист.
Позиция Волынского, выражаемая им в статьях на страницах «Северного вестника», была направлена на разрушение основ демократической критики. С.Н. Южаков высказался против сотрудничества в журнале противника Лесевича, предложив Евреиновой выбор между ним и Волынским. Евреинова отстаивала правоту последнего, и Южаков вслед за Михайловским вышел из состава редакции. Волынскому после этого было поручено руководство двумя отделами журнала: философским и литературного фельетона.
В дальнейшем конфликт становился все острее. Именно эти обстоятельства он имел в виду, когда писал о «величайшем негодовании»
Н.К. Михайловского, «опрокинувшемся на его голову», и о «знаменательном разрыве со старыми богами». Полемика Волынского с Михайловским на страницах журнала привела к скандалу. Заседание третейского суда под председательством В.Д. Спасовича знаменовало конец первого периода в истории «Северного вестника». Со сменой руководства изменилось и направление журнала.
26 Пассовер Александр Яковлевич (1840-1910) — юрист, адвокат. «К числу внешних примет его оригинальности в сфере профессии относят охотно даже такие мелочи: он по-старомодному носит фрак застегнутым на все пуговицы; являясь в суд, он не снимает перчаток, пока не настанет минута говорить перед судом; при нем никогда нет портфеля с книгами законов и деловыми бумагами», — так отзывались об А.Я. Пассовере друзья на 25-летнем юбилее его адвокатской деятельности (Карабчевский. А.Я. Пассовер // Северный вестник. 1897. №3. С.320).
27 Пыпин Александр Николаевич (1833-1904) — литературовед.
28 Ламанский Владимир Иванович (1833-1914) — ученый-славист, профессор Петербургского университета.
29 Аксаков Иван Сергеевич (1823-1886) — публицист, поэт, редактор. Сын С.Т. Аксакова.
30 См. прим. №15, 25.
31 Говоря о «крестном пути» «Северного вестника», Аким Львович не сгущал краски, имея в виду 2-й этап в истории деятельности этого журнала, когда издательницей стала Л.Я. Гуревич, доверившая ему функции главного редактора. Годы работы в журнале, несомненно, сыграли важную роль в творческой и человеческой биографии как Гуревич, так и Волынского.
Весьма резкие по тону статьи Волынского, которые появлялись почти в каждой книжке журнала, в конце концов привели к тому, что он был подвергнут критике со стороны как правого (демократы), так и левого (модернисты) крыла русской журналистики и остался в полной изоляции. В последней книжке «Северного вестника» (1898. №10-12) была помещена большая статья Волынского о символизме — ответ Н.М. Минскому. Автор подвел итог своей работы в качестве литературного критика. Деятельность его в этом качестве закончилась вместе с закрытием «Северного вестника». «Для русской журналистики я был и остался еретиком», — писал Аким Львович несколько позже в «Книге великого гнева» (СПб., 1904). Волынский расценивал деятельность Гуревич в журнале как подвиг: «Издание оказалось в руках писательницы с героической судьбой русской женщины». — РГАЛИ. Ф.95. Оп.1. Ед.хр.1104. Л.7. — (Браудо Е.М. Аким Львович Волынский: Материалы для биографии. — Черновая рукопись с правкой А.Л. Волынского. Цитируемая фраза написана рукой Волынского). Вместе с тем он признавал необходимой и принимал как должное ее жертвенность. (Друидесса!)
Организационные сложности, разрешение постоянных конфликтов, финансовые затруднения — все это ложилось на плечи Гуревич. Литературная же ее деятельность в собственном издании была довольно скромной. Для Л.Я. Гуревич закрытие журнала означало не только моральные, но и ощутимые материальные потери. Она пережила сложный период, серьезно болела, но позже все-таки вернулась к творческой деятельности.
32 Наиболее значительным произведением Л.Я. Гуревич, опубликованным в «Северном вестнике», был роман «Плоскогорье» (1895. №9; 1896. №9-12; 1897. №1-4). В качестве публикатора она подготовила и издала «Дневник» М.Башкирцевой (Там же. 1892. №1-12), а также «Записки» и «Записные книжки» А.О. Смирновой (Там же. 1893. №2-12; 1894. №1-6, 9; 1895. №6, 10, 12; 1896. №11; 1897. №1).
33 Сологуб Федор Кузьмич (наст, фамилия Тетерников; 1863-1927) — писатель.
34 Волынский А.Л. Русские критики. СПб., 1896. В сборник включен цикл статей, написанных в 1892-1896, основной мыслью которых являлась переоценка эстетического наследия революционеров-демократов. Книга вызвала негативную реакцию со стороны почти всей тогдашней русской печати.
33 Волынский А.Л. Леонардо да Винчи. СПб., 1900. Это наиболее известное и значительное произведение критика. Автор сначала опубликовал свое исследование в «Северном вестнике» (1897. №9-12; 1898. №1-4). Книга получила высокую оценку в России и за рубежом, особенно в Италии. (Волынскому даже было присвоено звание почетного гражданина Милана). «В отдельном помещении государственного дворца (Кастелло Сфорцеско) помещены все собранные Волынским материалы по итальянскому Ренессансу и зафиксированы в отдельном печатном каталоге с учеными разъяснениями администрации музея. Каталог назван "Коллекция Волынского1*». (РГАЛИ. Ф.95. Оп.1. Ед.хр.16. Л.З. Биография А.Л. Волынского).
Параллельно с исследованием творчества Леонардо да Винчи Волынский выступил с критикой концепции «нового Возрождения» Ницше, которую отстаивали многие символисты.
Следует отметить третью крупную работу критика (наряду с «Русскими критиками» и «Леонардо да Винчи») — сборник статей Волынского «Борьба за идеализм» (СПб, 1900), вышедший в тот же период, в котором он призывал к модернизации народничества, борьбе не за социальнополитическое переустройство общества, а за духовную революцию. (То есть, в сущности, к тому же, о чем писал в «Леонардо да Винчи». Только в данном случае навлек на себя гнев не символистов, а демократов и консерваторов).
36 Струве Петр Бернгардович (1870-1944) — экономист, философ, историк, публицист.
Туган-Барановский Михаил Иванович (1865-1919) — экономист, «легальный марксист».
Видимо, Гуревич искала для Волынского выхода из той изоляции, в которой он оказался благодаря выступлениям в печати.
37 См. прим. 31.
38 В 1911-1916 в газете «Речь» Л.Я. Гуревич заведовала театральным отделом, писала рецензии.
