В тюрьме, во время допросов, следователь КГБ подполковник Пахомов не раз предлагал мне полушутя-полусерьёзно: «Ну, а теперь расскажите, как вы дошли до жизни такой». Имелся в виду преступный путь, на который я вступил, что и выразилось в моем писательстве. Имелась в виду эволюция взглядов, которые и привели меня к искусству в моем криминальном понимании. На вопрос этот: «Как дошли вы до жизни такой?» — я и даю ответ в романс «Спокойной ночи».
Это автобиографический роман, подводящий итоги моей писательской жизни. Но опыт повседневной, мирной жизни меня мало занимает. Куда важнее, мне показалось, представить события и факты, сыгравшие поворотную роль в моей судьбе на пути к писательству. В результате сам литературный процесс в таком повороте приобретает напряженную фабулу. И ты пишешь о себе, словно о каком-нибудь Робин Гуде, о каком-нибудь Робинзоне Крузо...
Эти поворотные события, играющие роль психологических ударов, в результате которых я отщепился от общества, порой граничат с фантастикой. Но они не придуманы. Фантастичен мир, в котором приходится жить. Фантастична эпоха — эпоха позднего сталинизма, — которая представляется мне в виде большой исторической фрески или в образе ночи, на фоне которой развивается действие. Это ночь, откуда я пришёл и которая тянется за мною...
В итоге, «Спокойной ночи» — это роман неожиданностей. Это авантюрный и даже детективный роман, хотя я не любитель детективов и как человек совсем не склонен к авантюрам. Но что поделаешь, если нет иного выхода и сама литература, в поисках свободных путей для своего развития, становится авантюрой. То есть она становится предприятием запретным, предосудительным в глазах моего государства и опасным для автора. Литература сопровождается побегами и погонями, розысками и арестами, и писатель, сам того не желая, оказывается преступником. Тут приходится выбирать между собой человеком и собой писателем. И как на человеке, хочешь не хочешь, надо поставить крест. С человеком покончено. Начинается писатель. Зато приходит сознание, что литература — это вообще, при любых обстоятельствах, занятие довольно рискованное. Литературный процесс принимает образ обоюдоострой игры. Ты ощущаешь на губах горьковатый привкус интриги, которая может плохо кончиться. Но это придаёт смысл писательскому существованию, веселье, интерес. «Бессмертья, может быть, залог», — говорил Пушкин.
Когда все спят, писатель ведёт другую, призрачную, жизнь, более полную для него, нежели обычное человеческое бытие. Писатель — это немного вампир, не причиняющий, правда, никому особого вреда, но ведущий тайный, двойной, загробный образ существования. Пока все люди живут как люди, он пишет, и это уже подозрительно. Жизнь для него — это ожидание написанного. Само писательство — это преступление, это инакомыслие по отношению к действительности. В особенности в стандартизированном обществе, которое живёт и мыслит по государственным предписаниям. Писатель — это отщепенец, это выродок, это не вполне законный на земле человек. Может быть, писателя в принципе надо убивать — просто за то, что он писатель. Действительность такими убийствами сплошь и рядом занимается.
Действительность антагонистична, чужда и враждебна искусству. И в споре с действительностью мы, как люди искусства, опираемся не на себя. Как люди мы вообще, может быть, ничего не стоим. Но, простите за нескромность, нас подпирает, нас подталкивает, нас обязывает к работе всемирная история искусства. Мы не сами по себе существуем, а в продолжение тех, которые пришли раньше нас. И мы должны как-то им соответствовать сколько можем, выбиваясь из сил...
В поединке с действительностью, который приходится вести, я заранее отступаю. Ибо вся сила на стороне действительности. И надо признать, что человек и все человечество прекрасно обошлись бы и обходятся без искусства. Без еды мы не проживём. И без промышленности, и без полиции. Среди этих институтов искусство, вероятно, является занятием самым праздным и самым необязательным. Как говорил мне в тюрьме один специалист по социализму, вообще всех писателей следует посадить в сумасшедший дом, чтобы они не мешали человечеству жить спокойно и нормально. И с этим предложением нам, писателям, надо считаться. То есть понимать, насколько мы не у дел, насколько неприятны и неприемлемы действительности.
Но представим себе на минуту, что было бы с историей человеческого рода, если бы не было искусства. Не было бы тогда Древнего Египта. Не было бы — без искусства — Греции и Рима. И вообще ничего бы не было.
Человечество слиняло бы с лица земли, человечество прошло бы сквозь историю, как гунны или как обры, ничего после себя не оставив. В древнерусской летописи встречается такой языковой оборот — «сгибли, как обры». А кто такие обры — мы не знаем. По- видимому, это был многочисленный и жестокий народ, правивший славянскими племенами в начале нашей эры. А потом этот народ исчез, и от него ничего не сохранилось — ни письменности, ни культуры, ни искусства. То есть этого народа как бы и не было на земле. К сожалению, современная советская Россия, великолепная страна, богатая талантами и периодически извергающая из себя культуру и уничтожающая культуру, сама того не понимая, уподобляется обрам.
И, споря с обрами, я склоняюсь к мысли, что искусство — это соль жизни. Искусство первично и заложено в основу вселенной. Само сотворение мира было актом художественного творчества. И потому мир так прекрасен и интересен, что о нем хочется писать. Я бы сказал, что в начале было искусство, а потом уже наступила действительность. Может быть, искусство — это вообще единственная реальность. И без искусства, вне искусства действительность сама по себе ничего не значит и ничего не стоит. Действительность, если угодно, это надстройка над искусством. И не было бы никакой действительности, если бы не было искусства. И потому в виде реликтов или, как это определяет советская юстиция, в виде диверсий, идеологических диверсий, противозаконно и преступно, искусство время от времени проявляется и даёт себя знать. Как языки пламени из-под земли. Или как зелёные побеги на выжженной тоталитарной земле. Как напоминание о том, что такое на самом деле история и что такое природа.
Все это делает искусство — самое жалкое, ничтожное и ненужное, что есть на свете.