Молитва о городе
(Феодосия весною 1918 года при большевиках)
Феодосия при большевиках не напоминала ни один русский город.
Она была единственным беззащитным и открытым портом в Черном море. Туда спасались со всех его побережий. Каждый день в ее порт врывались транспорты: заржавленные, помятые, заплатанные. По два, по три, по четыре в день. Однажды их пришло 34. Это было в день взятия Одессы.1
Каждый из них требовал места, грозил расстрелять остальных, расталкивал их, швартовался у мола, спускал сходни, и по сходням со знаменами, с пулеметами, с плакатами, на которых было написано кто они, спускалось его народонаселение, и шло к совету «захватывать власть».
Тут были трапезундские солдаты, армянские ударники, румынские большевики, сербский легион, турецкие пленные, просто беженцы и анархисты всех оттенков: анархисты-коммунисты, анархисты-террористы, анархисты-индивидуалисты, анархисты- практики ...
В течение месяца большевики были крайней правой партией порядка.2 Местные «буржуи» молили Бога: «Дай Бог, только, чтобы наши большевики продержались». Благодаря борьбе с более левыми партиями большевикам некогда было заняться собственными делами — то есть истреблением буржуев.
Иногда наведывался миноносец из Севастополя — «Пронзительный», или «Фидониси» и спрашивал: «Что, ваши буржуи до сих пор живы? Вот мы сами с ними управимся». На что председатель совета Барзов — портовый рабочий — зверь зверем — отвечал с неожиданной государственной мудростью:
«Здесь буржуи мои и никому другому их резать не позволю».
Благодаря всему этому Феодосия избегла резни и расстрелов, бывших в Севастополе, в Симферополе, в Ялте.
Каждая волна приносила с собой что-нибудь новое.
Социалистический рай начался с продажи рабынь на местном базаре — на том самом месте, где при Генуэзцах и Турках продавали русских рабов.
Трапезундские солдаты привезли с собой орехи и турчанок: орехи — 40 рублей пуд, турчанки — 20 рублей штука.
Потом прибыло турецкое посольство на двух миноносцах с помирающими от голода тяжелоранеными. Совет устроил обед — но не голодающим, а турецкому посольству. Председатель совета сидел в каскетке. Турки были корректны, в мундирах и орденах. Был произнесён ряд речей.
— ...Передайте вашей турецкой молодёжи и всему турецкому пролетариату, что у нас социалистическая республика… Да здравствует Третий Интернационал.
Таких речей было произнесено 6 — 7. После каждой турецкое посольство и отвечало одной и той же речью: «Мы видим, слышим, воспринимаем. И с отменным удовольствием передадим обо всем, что мы видели и слышали его императорскому величеству — Султану».
Когда настала неделя анархистов, и через каждые 20 минут где-нибудь в городе лопалась бомба — очень громкая и безопасная, на стенах Феодосии можно было видеть единственную в своём роде прокламацию:
«Товарищи! Анархия в опасности! Защищайте Анархию!»
Но анархия была на следующий день раздавлена, сотня анархистов-практиков была выведена под Джанкой и там расстреляна, а на месте прокламации было наклеено мирное объявление:
«Революционные танц-классы для пролетариата со спиртными напитками».
После только раз появился в Феодосии отряд анархистов; они построились на площади по росту, они были вооружены до зубов и обвешаны ручными гранатами по поясу. Вид у них был грозный и они улыбались во весь рот.
Над ними развевалось черное знамя во всю площадь с надписью «Анархисты-террористы».
По какому-то наитию я подошёл к правофланговому и спросил: «Sind sie Deutsche?», «О, ja, ja — wir sind die Freunde». А затем шёпотом пояснил: «Мы немецкие пленные. Сейчас анархистам очень хорошо платят».
Через неделю Феодосия была занята немецкими войсками.3
Таковы иронические улыбки этого жуткого времени. Вот патетическая сторона его:
I
И скуден, и неукрашен
Мой древний град
В венце генуэзских башен,
В тени аркад;
Среди иссякших фонтанов,
Хранящих герб
То дожей, то крымских ханов, -
Звезду и серп;
Под сенью тощих акаций
И тополей,
Средь пыльных галлюцинаций
Седых камней,
В стенах церквей и мечетей
Давно храня
Глухой перегар столетий
И вкус огня;
А в складках холмов охряных -
Великий сон:
Могильники безымянных
Степных племен;
А дальше - зыбь горизонта
И пенный вал
Негостеприимного Понта
У желтых скал.
II
Войны, мятежей, свободы
Дул ураган;
В сраженьях гибли народы
Далеких стран.
Шатался и пал великий
Имперский столп;
Росли, приближаясь, клики
Взметенных толп.
Суда бороздили воды,
И борт о борт
Заржавленные пароходы
Врывались в порт.
На берег сбегали люди.
Был слышен треск
Винтовок и гул орудий,
И крик, и плеск.
Выламывали ворота,
Вели сквозь строй,
Расстреливали кого-то
Перед зарей.
III
Блуждая по перекресткам,
Я жил и гас
В безумьи и в блеске жестком
Враждебных глаз;
Их горечь, их злость, их муку,
Их гнев, их страсть,
И каждый курок и руку
Хотел заклясть.
Мой город, залитый кровью
Внезапных битв,
Покрыть своею любовью.
Кольцом молитв.
Собрать тоску и огонь их
И вознести
На распростертых ладоньях:
«Пойми... Прости!»
Очерк М. А. Волошина был опубликован в еженедельной газете «Дело» 10 (23) марта 1919 г. (№ 1), органе «Южного Бюро Центрального комитета партии социалистов-революционеров», издававшейся в Одессе, и с тех пор не переиздавался. Мы воспроизводим его по тексту газетной публикации с внесением незначительных текстуальных дополнений.
1. Описанные автором события хронологически относятся к первым четырём месяцам 1918 г. В данном случае речь идёт о первой по счету эвакуации из этого города за годы гражданской войны. 15—17 (28—30) января 1918 г. в Одессе произошли ожесточённые бои с войсками украинской Центральной Рады, в результате которых в ней была установлена Советская власть. Она продержалась до марта, когда Одесса в числе других территорий Украины, Белоруссии и Прибалтики по условиям Брест- Литовского мирного договора была оккупирована немецкими войсками.
2. В Феодосии Советская власть была установлена 20 декабря 1917 г. (2 января 1918 г. по новому стилю).
3. В соответствии с указанным выше договором был оккупирован и Крым. 30 апреля 1918 г. в Феодосию вошли австро-немецские войска, остававшиеся там до конца ноября. После известных исторических событий в Германии (поражение в мировой войне, революция и свержение монархии) немецкие войска в спешном порядке были эвакуированы с территории России, Украины, Белоруссии и прибалтийских государств. В Крыму власть перешла в руки «вооружённых сил Юга России», под эгидой которых было сформировано Южнорусское правительство, просуществовавшее до разгрома войск генерала П. Н. Врангеля. В Феодосии Советская власть была восстановлена 14 ноября 1920 г.
4. Подготовка текста и примечания Р. Янгирова
Родина
«Каждый побрел в свою сторону и никто не спасет тебя»
(Слова Исайи, открывшиеся в ночь на 1918 год)
И каждый прочь побрел вздыхая,
К твоим призывам глух и нем,
И ты лежишь в крови, нагая,
Изранена, изнемогая,
И не защищена никем.
Еще томит, не покидая,
Сквозь жаркий бред и сон — твоя
мечта в страданьях изжитая
И неосуществленная...
Еще безумит хмель свободы
Твои взметённые народы
И не окончена борьба, —
Но ты уж знаешь в просветленьи,
Что правда Славии — в смиреньи,
В непротивлении раба;
Что искус дан тебе суровый:
Благословить свои оковы,
В темнице простирая ниц,
И части восприять Христовой
От грешников и от блудниц;
Что, как молитвенные дымы,
Темны и неисповедимы
Твои последние пути,
Что не допустят с них сойти
Сторожевые Херувимы!
30 мая 1918
Северовосток
«Да будет благословен приход твой — Бич Бога,
которому я служу, и не мне останавливать тебя».
(Слова архиепископа Труаского, обращённые к Атилле)
Расплясались, разгулялись бесы
По России вдоль и поперёк, —
Рвёт и крутит снежные завесы
Выстуженный Северовосток.
Ветер обнажённых плоскогорий,
Ветер тундр, полесий и поморий,
Черный ветер ледяных равнин,
Ветер смут, побоищ и погромов,
Медных зорь, багровых океанов,
Красных туч и пламенных годин.
Этот ветер был нам верным другом
На распутье всех лихих дорог —
Сотни лет мы шли навстречу вьюгам
С юга вдаль на северовосток.
Войте, вейте, снежные стихии,
Заметая древние гроба.
В этом ветре — вся судьба России —
Страшная безумная судьба.
В этом ветре — гнёт веков свинцовых,
Русь Малют, Иванов, Годуновых —
Хищников, опричников, стрельцов,
Свежевателей живого мяса —
Чертогона, вихря, свистопляса —
Быль царей и явь большевиков.
Что менялось? Знаки и воззванья?
Тот же ураган на всех путях:
В комиссарах — дух самодержавья,
Взрывы Революции — в царях.
Вздеть на виску, выбить из подклетья,
И швырнуть вперёд через столетья
Вопреки законам естества —
Тот же хмель и та же трын-трава.
Ныне-ль, даве-ль? — все одно и то же:
Волчьи морды, машкеры и рожи,
Спёртый дух и одичалый мозг,
Сыск и кухня Тайных Канцелярий,
Пьяный гик осатанелых тварей
Жгучий свист шпицрутенов и розг,
Дикий сон военных поселений,
Фаланстер, парадов и равнений,
Павлов, Аракчеевых, Петров,
Жутких Гатчин, страшных Петербургов,
Замыслы неистовых хирургов,
И размах заплечных мастеров,
Сотни лет тупых и зверских пыток,
И еще не весь развернут свиток,
И не замкнут список палачей:
Бред разведок, ужас чрезвычаек —
Ни Москва, ни Астрахань, ни Яик
Не видали времени горчей.
Бей в лицо и режь нам грудь ножами,
Жги войной, усобьем, мятежами —
Сотни лет навстречу всем ветрам
Мы идём по ледяным пустыням —
Не дойдём ... ив снежной вьюге сгинем,
Иль найдём поруганный наш храм —
Нам ли весить замысел Господний?
Все поймём, все вынесем любя —
Жгучий ветр полярной Преисподней
Божий Бич — приветствую тебя!
1920 г. Перед приходом советской
власти в Крым. Коктебель.
Террор
Собирались на работу ночью. Читали
Донесения, справки, дела.
Торопливо подписывали приговоры.
Зевали. Пили вино.
С утра раздавали солдатам водку.
Вечером при свече
Вызывали по спискам мужчин, женщин,
Сгоняли на тёмный двор,
Снимали с них обувь, белье, платье,
Связывали в тюки.
Грузили на подводу. Увозили.
Делили кольца, часы.
Ночью гнали разутых, голодных,
По оледенелой земле,
Под северовосточным ветром
За город, в пустыри.
Загоняли прикладами на край обрыва,
Освещали ручным фонарём.
Пол минуты работали пулемёты.
Приканчивали штыком.
Еще не добитых валили в яму.
Торопливо засыпали землёй.
А потом с широкой русской песней
Возвращались в город, домой.
А к рассвету пробирались к тем же оврагам
Жены, матери, псы.
Разрывали землю, грызлись за кости,
Целовали милую плоть.
Красная весна
Зимою вдоль дорог валялись трупы
Людей и лошадей. И стаи псов
Въедались им в живот и рвали мясо.
Восточный ветер выл в разбитых окнах.
А по ночам стучали пулеметы,
Свистя, как бич, по мясу обнаженных
Мужских и женских тел.
Весна пришла
Зловещая, голодная, больная.
Глядело солнце в мир незрячим оком.
Из сжатых чресл рождались недоноски
Безрукие, безглазые... Не грязь,
А сукровица поползла по скатам.
Под талым снегом обнажались кости.
Подснежники мерцали точно свечи.
Фиалки пахли гнилью. Ландыш - тленьем.
Стволы дерев, обглоданных конями
Голодными, торчали непристойно,
Как ноги трупов. Листья и трава
Казались красными. А зелень злаков
Была опалена огнем и гноем.
Лицо природы искажалось гневом
И ужасом.
А души вырванных
Насильственно из жизни вились в ветре,
Носились по дорогам в пыльных вихрях,
Безумили живых могильным хмелем
Неизжитых страстей, неутоленной жизни,
Плодили мщенье, панику, заразу...
Зима в тот год была Страстной неделей,
И красный май сплелся с кровавой Пасхой,
Но в ту весну Христос не воскресал.
1920, 21. IV. Симферополь.
Бойня
Отчего встречаясь бледнеют люди
И не смеют друг другу глядеть в глаза?
Отчего у девушек в белых повязках
Восковые лица и круги у глаз?
Отчего под вечер пустеет город?
Для кого солдаты оцепляют путь?
Зачем с таким лязгом распахивают ворота?
Сколько сегодня - полтораста? сто?
Куда их гонят вдоль темных улиц,
Ослепших окон, глухих дверей?
Как рвет и крутит восточный ветер
И жжет и режет и бьет плетьми!
Отчего за Чумной по дороге к свалкам
Брошен скомканный Кружевной платок?
Зачем уронен клочек бумаги,
Перчатка, нательный крестик, чулок?
Чье имя написано карандашом на камне?
Что нацарапано гвоздем на стене?
Чей голос грубо оборвал команду?
Почему так сразу стихли шаги?
Что хлестнуло во мраке так резко и четко?
Что делали торопливо и молча потом?
Отчего уходя затянули песню?
Кто стонал так долго, а после стих?
Чье ухо вслушивалось в шорохи ночи?
Кто бежал, оставляя кровавый след?
Кто стучался и бился в ворота и ставни?
Раскрылась ли чья нибудь дверь перед ним?
Отчего пред рассветом к исходу ночи
Причитает ветер за карантином?
«Носят ведрами спелыя грозди,
Валят ягоды в глубокой ров...»
«Ах не грозди носят - юношей гонят
К черному точилу -давят вино».
Пулеметом дробят их кости и кольем
Протыкают яму до самого дня...
Уже до края полно точило кровью,
Зачернели терновник и полынь кругом
Прохватит морозом свежия грозди,
Зажелтеет плоть, заиндевеют волосы».
Кто у часовни Ильи пророка
На рассвете плачет, закрывая лицо?
Кого отгоняют прикладами солдаты:
«Не реви: собакам собачья смерть».
А она не уходит, и все плачет и плачет,
И отвечает, солдату глядя в глаза:
«Разве я плачу о тех, кто умер?
Плачу о тех, кому долго жить».
1921. Коктебель.
Терминология
«Брали на мушку», «ставили к стенке»,
«Списывали в расход»
Так изменялись из года в год
Быта и речи оттенки.
«Хлопнуть», «угробить», «отправить на шлепку»,
«К Духонину в штаб», «разменять»
Проще и хлеще нельзя передать
Нашу кровавую трепку.
Правду выпытывали из под ногтей,
шею вставляли фугасы,
«Шили погоны», «кроили лампасы»,
«Делали однорогих чертей».
Сколько понадобилось лжи
эти проклятые годы,
Чтоб разорить и поднять на ножи
Армии, царства, народы.
Всем нам стоять на последней черте,
Всем нам валяться на вшивой подстилке,
Всем быть распластанным - с пулей в затылке
И со штыком в животе.
1921, 29 VI. Симферополь.
